18.03.2025

Совладелец «Ростсельмаша» Константин Бабкин — о санкциях, импортозамещении и экономике

Россия не справилась с импортозамещением, обещанного роста производства нет, импорт из Запада заменили на импорт из Китая, говорит совладелец «Ростсельмаша» Константин Бабкин. Даже запчасти для сельхозтехники выгоднее привозить из Индии в Ростов, чем покупать у отечественного производителя. В интервью специальному корреспонденту 161.RU Ирине Бабичевой Константин Бабкин рассказал о влиянии санкций на бизнес, отобранном тракторном заводе в Канаде и закрытой через суд «Партии дела». Бизнесмен объяснил, зачем стране нужны фундаментальные перемены в экономике и почему наступивший год — это «период выживания».

— Прошедший сезон был очень сложным для аграриев: сначала майские заморозки, потом продолжительная засуха ударили по фермерскому кошельку. Как обстоят дела со спросом и покупательской способностью в минувшем году?

— «Ростсельмаш» продал в этом году 3906 комбайнов — это худший результат за 10 лет. А за этим следует и плохой финансовый результат, и плохой оборот, и отсюда следует сокращение инвестиций в развитие. То есть и в [единицах], и в деньгах всё плохо.

Мы видим спад. У крестьян есть спад в настроениях, в деньгах. Кроме засухи и заморозков еще есть экспортные пошлины на зерно и на другие виды продовольствия, которые сбивают цены и снижают рентабельность. Есть высокие кредитные ставки, которые тоже снижают конкурентоспособность. Вообще перестали сейчас выдавать льготные кредиты и Сбербанк, и Россельхозбанк. Это всё сказывается на покупательской способности крестьян. Поэтому год был сложный. И наступивший год не сулит серьезных улучшений. Наверное, будет еще более сложный.

— А как кредитная ставка влияет на состояние рынка сельхозмашиностроения?

— Процентов семьдесят всех продаж осуществлялись через льготные кредиты. Есть программа Минсельхоза по льготным кредитам, есть Росагролизинг — он по сниженным ставкам продает технику. В ушедшем году [кредитная] ставка была сильно поднята [Центробанком], по ранее выданным кредитам государству пришлось выплачивать больше денег, поэтому бюджета на новые льготные кредиты не осталось. И льготные кредиты не выдаются.

— Аграрии называют самой эффективной мерой поддержки федеральную программу «1432». На нее выделяли немалые деньги — почти 16 миллиардов рублей на 2017 год. Потом финансирование сокращали и дошли до двух миллиардов в 2023 году. Почему так вышло, если программа была успешна?

— Когда не было этой программы, у нас шла деградация отрасли и постепенное сокращение производства. В нулевых годах несколько заводов закрылось: Красноярский комбайновый, Волгоградский тракторный, Владимирский тракторный. Отрасль постепенно сокращалась, теряла долю рынка, теряла сотрудников. Потом в 2013 году появилась эта программа. У нас начался период развития. В несколько раз увеличилось производство сельхозтехники в России. Но в прошлом году правительство решило экономить. Программа была профинансирована наполовину, и то в таком непредсказуемом режиме. Часть денег [пришла] в конце года, элемент лотереи такой был внедрен в работу программы. Почему так правительство экономит, я не знаю. <…> Программа «1432» позволяет жить и развиваться. Если бы она работала нормально, наша отрасль бы развивалась.

— А как вы оцениваете ее перспективы — в идеальной картине мира?

— По моей логике, работу этой программы, которая себя действительно очень хорошо показала, надо повторять в других отраслях. В легкой, в автомобильной, в какой угодно промышленности. Это выгодно для государства, это выгодно для коллективов, для предприятий, для конкурентоспособности. Но вот почему-то такая вот экономия обладала и привела к серьезному спаду у нас в производстве. И это в свою очередь привело к снижению налоговых поступлений в бюджет.

«Ростсельмаш» основали в 1929 году. Тогда на площадке работали пять цехов, где выпускали крестьянские хода, поперечные грабли, тракторные плуги и сеялки. Сегодня на «Ростсельмаше» работают более 15 тысяч сотрудников, компания выпускает машины и оборудование для сельскохозяйственных операций — от подготовки почвы до первичной переработки зерна. Компания экспортирует технику в 20 стран. ООО «Комбайновый завод „Ростсельмаш“» в 2023 году выручил 98,7 миллиарда рублей, чистая прибыль составила 16,3 миллиарда рублей, следует из данных сервиса «Контур.Фокус».

— Вы сейчас говорите конкретно про «Ростсельмаш»?

— «Ростсельмаш», да. Из-за того, что мы работаем по сниженной программе, меньше налогов платим. И это снижение гораздо, гораздо больше, чем экономия на программе «1432». Вот для меня загадка, почему эта программа не финансируется в полном объеме, почему она непредсказуемо финансируется. И эту программу начали распределять странным образом. Раньше выплачивалось 10% стоимости проданной техники и таким образом часть налогов возвращалась.

Потом эту систему начали раздергивать. Каким-то предприятиям платят больший процент, каким-то меньший. Почему-то «Ростсельмаш» получает такие же выплаты, но в абсолютном объеме, как, например, «Петербургский тракторный завод» («ПТЗ»), который производит в несколько раз меньше техники. Но вот субсидии — в рублях — получают одинаковое количество. И мы не знаем, как это будет работать. Поэтому мы не знаем, какая будет субсидия, и мы не знаем, какую скидку предоставлять. И на следующий год продлена эта система, «ПТЗ» получит столько же денег, сколько и «Ростсельмаш». Хотя он производит два вида тракторов, а «Ростсельмаш» 150 наименований различных машин. Не знаю, как это объяснить. Нас, конечно, не радует такой вопрос.

— Вы спрашивали в Минпромторге, который занимается распределением средств, почему так происходит?

— Объясняли, что надо поддерживать маленьких, что большим и так всем хорошо. Какие-то такие оправдания. Но практика не подтверждает, что большим живется легче, чем маленьким. У больших хозяйство больше, сложнее. И страдать приходится больше.

— Как вы оцениваете современную экономическую политику России?

— Сегодня у нас экономическая политика построена по законам прошлой эпохи. Соответствует требованиям прошлой эпохи. Когда-то мы строили коммунизм, у нас одни законы экономики действовали. Потом в 90-е годы от желания построить коммунизм отказались, стали встраиваться в капитализм, в мировую экономику. Открыли свой рынок, начали вступать в ВТО, деньги начали хранить на Западе. Ну и вообще идеология сводилась к тому, что мы должны поставлять то, что у нас хорошо получается, на внешний рынок, а покупать, что получается лучше делать у других.

Это всё привело к тому, что мы стали поставщиком сырья: нефть, газ, круглый лес, металлы, руда необработанная. А всё остальное нам стали привозить. Мы пересели на иностранные автомобили, на иностранные самолеты, переоделись в иностранную одежду, колбаску иностранную стали кушать. В принципе, на ура прошел поход: он позволил избавиться от дефицита, прилавки наполнились. Но при этом пришлось пожертвовать многими отраслями — теми же автомобилями, авиастроением. Сегодня у нас другая эпоха: мы не хотим встраиваться в Запад. У нас с Западом идет противостояние.

— А как торговля сырьем сказывается на производителях техники в России?

— Так построена налоговая система, что электричество в России, металл, налоги на 30% выше и дороже, чем в других странах, чем на Западе, чем в Китае. Кредитные ставки у нас во много раз выше. Отсталость экономической политики подрывает конкурентососпособность нашего сельского хозяйства и нашей всей промышленности.

— Насколько я помню, вы еще в начале десятых были против вступления в ВТО.

— Пикеты делали, записки писали, всё это объясняли. Путин спрашивал меня в 2011 году: почему вы не переносите завод из Канады в Россию? Это 2011 год был. И мы уже больше десятилетия твердим, что надо приводить в соответствие нашу экономическую политику. Но этого не происходит. Не произошло. Надо менять экономическую политику, чтобы не экспортеры сырья, не олигархи 90-х годов определяли сегодня политику правительства. А надо, чтобы аграриям, простым ребятам, которые строгают табуретки, собирают бензонасосы, было хорошо. Вокруг них должна крутиться экономическая политика.

— Что это значит? Можно конкретнее?

— Это значит: дешевые кредиты, дешевый металл, электричество раза в два дешевле, чем сегодня. Если так привести в соответствие, в нормальное состояние экономическую политику, то и субсидии не нужны будут. Потому что Россия — это лучшее место для производства на земле.

— Вы имеете в виду по полезным ископаемым, по металлам, по сырью в принципе?

— По всему. Мы всеми видами сырья обеспечены в изобилии, и нет причин, почему металл у нас стоит на 30% дороже, чем на мировом рынке, чем в Канаде, чем в Китае, чем в Турции. В других странах металлы на 25−30% дешевле, чем в России. У этого нет объективной причины, кроме такой выстроенной экономической политики. И выстроенной в интересах экспортеров грубо переработанных металлов, то есть бюро РСПП. То же самое можно сказать про электричество, про энергию.

У нас развитая атомная промышленность, много нефти, газа, все условия объективные для того, чтобы у нас электричество стоило дешевле, чем где бы то ни было в мире. Но этого мы не видим.

— О нефти отдельно хотелось бы спросить. Цены на дизтопливо и электроэнергию в этом сезоне повлияли на подорожание практически всего — от хлеба до сливочного масла. Почему дизтопливо так выросло в цене?

— Да, это важнейшая часть себестоимости продукции аграриев. И нам замминистра [энергетики РФ Евгений Грабчак] недавно сказал: ну всё, эпоха дешевого электричества заканчивается и сейчас будем повышать серьезно цены. Почему так? Потому что всё построено вокруг интересов сырьевиков и [есть] желание просто выкачать деньги, не обращая внимания на последствия. А последствия состоят в том, что у нас технологическое отставание нарастает и промышленность не развивается.

И мы наблюдаем, как китайцы и американцы на Марс собираются лететь, а мы тут думаем, сажать нам пшеничку или не сажать. А про Марс уже и забыли, собственно, и про Венеру.

— За что вы критикуете налоговую систему в России?

— У нас современная налоговая система выросла из 90-х годов. [Она] заточена на то, чтобы было выгодно из России экспортировать сырье. То есть экспортерам сырья возвращается НДС в первую очередь. Они не платят пошлины. Это разительно отличается от систем в других странах. Например, в Китае НДС при экспорте сырьевикам не возвращается. НДС возвращают экспортерам готовой продукции, а тем, кто вывозит нефть, газ, древесину, руду, НДС китайцы не возвращают. Тем самым экспорт становится на 20% менее выгодным для китайцев.

А у нас — пожалуйста: экспортируют и продавай за границы сырьишко. Это всё ведет к тому, что стимулируется вывоз необработанного сырья, и сырье, тот же самый металл и электричество, энергоносители стоят у нас дороже, чем на мировом рынке и чем должны стоить. Вот это первый момент. Второй момент: надо вернуть так называемую инвестльготу.

— Расскажите подробнее об этом.

— Предприятия, которые вкладываются в развитие, закупают станки, строят цеха, с этих затрат не должны платить налоги на прибыль, какие-то отчисления, вообще любые. Такая льгота действует и в Китае, и в Америке, она действовала и в России в конце 90-х при правительстве [под председательством Евгения] Примакова. Тем самым правительства других стран и правительство Примакова стимулируют не потребление, не вывоз денег с предприятий, а как раз инвестиции в развитие.

Еще момент. Считается, что в России низкие налоги на зарплату. Про 13% все знают. На самом деле на «Ростсельмаше», да вообще за сотрудников любые предприятия платят 53% зарплаты [в бюджет]. То есть, например, предприятия расходуют на работника 100 рублей в месяц, из них 53% отчисляют [в пользу] государства, работник получает 47 рублей. В Китае налог на сотрудника, который получает менее 60 тысяч в месяц — ноль. Дальше идет постепенное повышение. В Канаде для сотрудника, который получает менее 120 тысяч рублей в месяц [в перерасчете на российские деньги] — тоже нулевой налог. Дальше идет плавное повышение. А у нас с сотрудников предприятий государство берет невообразимые деньги.

Кстати, курьеры, так называемые самозанятые, платят не 53%, а 6%. У нас налоговая система забирает гораздо больше денег у тех, кто трудится на производственных предприятиях. Те, кто в сфере услуг, платят меньше налогов, чем те самые трудяги, инженеры, те, кто занимается [производственным] трудом.

— Вы говорили мне в 2022 году, когда в отношении России вводили санкции, что это сильно повлияет на платежеспособность аграриев. Потому что в результате всё равно вырастет стоимость техники, то есть единицы продукта, которые будет покупать аграрий. Цена действительно выросла из-за санкций?

— Да, выросла. Выросла из-за того, что нам в 2022 году пришлось менять поставщиков. Это потребовало затрат. Цена выросла из-за того, что возить компоненты стали дольше и на более дальние расстояния. Я думаю, что на 15%, наверное, выросла стоимость техники из-за того, что нам ввели санкции.

— Дольше везти — это вы имеете в виду европейские и американские комплектующие или вы в принципе от них отказались?

— Мы от них отказались. Большая работа была проделана в 2022 году. Сейчас мы от западных компонентов не зависим. Но из-за того, что в России дорого производить, мало кто инвестирует в производство компонентов в нашей стране. Всё равно зависимость от иностранных компонентов остается. Производители находятся в Китае, в Турции, в Индии. Раньше мы из Европы возили две недели эти компоненты, а сейчас два, а то и три месяца возим. И из-за того, что ключевая ставка высокая, транспорт более дорогой, получается удорожание.

— Много деталей «Ростсельмаш» сейчас покупает за рубежом?

— Из стоимости комбайна, наверное, 30% покупаем снаружи. 70% делаем внутри. Из 30% за границей везем половину.

— Получается, 15% комбайна — это компоненты иностранного производства. А какие это комплектующие? Это двигатели, элементы гидравлики?

— Половину двигателей мы везем, да. Половину в России покупаем, половину везем из-за рубежа. Но российские двигатели тоже подорожали, потому что в них есть иностранные составляющие.

— Еще вы мне два года назад рассказывали про один из мощнейших в мире тракторов на 575 лошадиных сил. Но из-за санкций его выпускать перестали, потому что двигатель и коробку передач на «Ростсельмаш» привозили из Америки. Смогли ли восстановить его производство?

— Пока не восстановили, но сейчас пытаемся. КАМАЗ обещает запустить производство таких мощных дизельных двигателей.

— Правильно ли я понимаю: российский компонент по себестоимости всё равно получается на 30−40% дороже, чем в странах Азии?

— Да-да, всё правильно понимаете. Процентов на тридцать. Потому что в России дорог металл, электричество, кредиты и налоги более высоки, чем, например, в Китае.

— Тогда выходит, что заводу вроде «Ростсельмаша» просто невыгодно покупать и стимулировать производство российских компонентов? Гораздо выгоднее закупить детали в Китае или в Индии?

— Да, если программа «1432» не работает, то выгоднее в Индии купить. А если программа всё-таки будет работать, то примерно одинаково получится. Потому что в программу «1432» вшито, что предприятие, которое [господдержку] получает, должно производить в России набор ключевых компонентов. И чтобы претендовать на эту субсидию, мы должны делать коробки передач. Но если эта программа не существует, то и смысла инвестировать в производство коробок передач нет, он теряется.

— Почему тогда сокращают финансирование госпрограммы? Неужели правительство не видит, что таким образом просто душит рынок производства компонентов в стране?

— Да видит, видит, но понимаете, каждый в правительстве сидит в своей ячейке и так оправдывается: «А что я, я же не могу, я же за ключевую ставку не отвечаю, за стоимость кредитов, и цену металла я не определяю». А руководство Центробанка: «Я отвечаю за стабильность рубля, а что там с производством подшипников, коробок передач, я не знаю и мне это вообще не интересно. Главное — чтобы рубль стабильный был, поэтому я ключевую ставку задираю». Вот такая мозаика получается. Вроде пуговицы пришиты крепко и нитки подобраны правильно, но пиджак носить нельзя.

— Я правильно уловила вашу мысль: на самом деле Россия, хоть и транслирует посыл об эффективном импортозамещении, просто заменила один импорт другим? То есть на самом деле это же не импортозамещение?

— Импорт один заменили на другой, да. После волны санкций 2022 года у нас не произошло роста реальной промышленности. Может быть, в оборонке что-то произошло, но в гражданских отраслях вообще нет. Поэтому — да. Раньше, корейцы, немцы и американцы поставляли автомобили. Сейчас — китайцы. Это наглядно. Это везде так происходит. Одно заменяем на другое.

— А как вы считаете, за сколько лет Россия может перейти на систему, в которой откажется от ставки на сырье и сделает упор на собственное производство? Что для этого нужно?

— Думаю, основные решения по налогам, по ключевой ставке, по пошлинам на металл можно принять за два месяца. Сделать их меньше. И руководители предприятий, коллективы увидят, что другая эпоха: есть возможность, кредиты дешево стоят. Что можно брать кредит, покупать оборудование, вкладываться в стройку, повышать зарплаты людям. За полгода начнется бурный экономический рост в стране, а через пять — а может, даже через три года мы уже страну не узнаем. Потому что всё будет вокруг бурлить, развиваться. Всё совершенно будет по-другому выглядеть. Люди поверят и увидят, что Россия — это лучшее место для проявления своих талантов, и начнут их применять.

— Вы думаете, пять лет — это уже достаточно для таких радикальных изменений в товарообороте?

— Смотрите, программа «1432» на самом деле появилась в 2012 году. Через пять лет — в 2017 году — мы отвоевали долю рынка, сельхозмашиностроение обновило весь модельный ряд. В 2022-м нас подрубили санкции и необходимость смены поставщиков. Но: если бы этого не было, то в 2022 году мы запустили бы три завода. [Их открытие перенесли на два года]: «Ростсельмаш» в прошлом, 2024 году запустил три завода: в Таганроге, завод коробки передач и тракторный завод. Это могло бы произойти в 2022 году. Если сейчас поменять эту парадигму, я думаю, что всё пойдет быстрее. За пять лет каждый завод, который в России существует, обновится и построит еще по три завода. Ну ладно, через семь.

— По вашей оценке, санкции вызвали длительную задержку в развитии?

— Санкции вызвали полутора-двухгодовалую задержку в развитии, но они не мешают нам развиваться [сейчас]. Просто в 2022 году нам пришлось переориентироваться на других поставщиков. В целом санкции не являются препятствием для развития. Я хотел бы это подчеркнуть.

— В 2013 году Владимир Путин потребовал объяснить, почему вы производите тракторы в Канаде, а не в России. Вы написали открытое письмо, где рассказали, почему там выгоднее производить. Что бы вы сейчас сказали про нынешние условия? Где на сегодня выгоднее производить технику?

— Сейчас выгоднее однозначно в Китае производить.

— А как у вас появился завод в Канаде? Зачем он был нужен?

— Мы его приобрели в 2008 году. Тогда была самая жесткая ситуация [в экономике], было очевидно, что в России невыгодно производить. Мы посмотрели. «Ростсельмаш» более-менее в нулевые годы вышел из кризиса, и стояла задача расширить модельный ряд. То есть не только комбайны делать, но и тракторы. Посмотрели, сколько будет стоить купить завод в России, сколько — построить новый тракторный завод в России, сколько — купить в какой-то стране. Анализ показал, что самое выгодное, самое разумное в капиталистических условиях — в тех условиях, в которых мы жили — это вложить в производство в Канаде и возить сюда эти тракторы.

— Удивительно.

— Да, это было самое эффективное вложение, и действительно так оказалось. Мы за пару лет в два с половиной раза увеличили производство в Канаде, увеличили, соответственно, продажи тракторов здесь. Потом у нас начали появляться здесь меры поддержки промышленности, та же программа «1432», и мы постепенно перенесли этот тракторный завод сюда. А потом у нас, соответственно, в Канаде отобрали [производство]. Такая история.

— Расскажите, как это происходило?

— В 2022 году нам сказали: либо вы его продаете канадцам, либо мы его у вас заберем. Причем канадские банки сказали, что готовы купить это предприятие, но деньги вам не отдадим, а положим на специальный счет, который когда-то — когда санкции будут отменены — мы разморозим и деньги вам, может быть, отдадим. Грозились не заплатить. Были сложные переговоры, подключились [коллеги] из Турции, и нам удалось хотя бы третью часть цены завода получить. Вообще у нас завод отобрали. Заплатили одну третью часть того, что он стоит. Даже меньше.

— Скажите, а как они говорили вам о продаже завода? Какими механизмами пользовались, чтобы заставить его продать? Ведь если вы не хотели, то могли бы и не продавать совсем?

— Они перестали кредитовать, кредитные линии начали сокращать. А потом сказали: если вы до Нового года не продаете, то мы вам счета закрываем, и вы ничего — ни зарплату, ни налоги не сможете платить. Дальше там другие процедуры начинаются. Просто вот так банкиры и говорили, да.

— В аналитической записке вы оценивали условия для ведения бизнеса в России и Канаде — и наша страна по всем пунктам уступила. Как оцениваете, если б не программа «1432», по-прежнему ли было бы выгоднее держать аналогичный завод в Канаде?

— Да. Если программы «1432» нет, то все условия, которые были там в записке, остаются. Там 15 параметров: стоимость перевозок, расходы на охрану, [электроэнергию, оплату труда] и так далее. В базовых вещах всё осталось то же самое, о чем мы с вами говорили. Электричество в России дороже, металл, кредиты, налоги, бухгалтерия сложнее. Поэтому если каких-то мер поддержки нету, то просто выгоднее везти из Китая те же самые тракторы, комбайны и коробки передач.

— А как вы сами оцениваете нынешний тракторный завод, который запустили в Ростовской области?

— Это вложение в будущее. Я думаю, что это шаг правильный. Я верю, что Россия — это лучшее место в мире для созидания. Я верю, что экономическая политика в России изменится. И я верю, что инвестиция в этот тракторный завод оправдает себя, подтвердит свою правильность. Пока это не так. Пока мы готовимся к периоду выживания. Год будет, наверное, сложный, будем экономить на всём-всём. Но я уверен, что в итоге разум возобладает и этот завод будет запущен на полную мощность, и мы там будем производить не только тракторы, но и экскаваторы, погрузчики. Большой спектр сельхозтракторов. Я думаю, что это хороший, очень правильный задел на будущее.

— В прошлом году первый замгубернатора Ростовской области Виктор Гончаров говорил, что в регионе есть около 12 тысяч комбайнов, примерно половина которых старше 10 лет. И если бы мы все заменили, то получили бы где-то на 700 тысяч тонн пшеницы больше в урожайности за год. Как вы оцениваете состояние техники в регионе? Насколько она вообще обновляется?

— Я бы согласился с оценкой замгубернатора. Это в целом по России: половина парка техники комбайнов и тракторов старше 10 лет, а это уже за пределами своего эффективного возраста. Есть статистика по технике в мощности на гектар. И мы раз в восемь отстаем от стран Запада, раз в пять отстаем от Белоруссии по этому показателю. То есть у нас мало техники, она старая, и проблема действительно острая. И если бы техника была в нормальном состоянии, достаточного количества, то мы действительно могли бы на 30% как минимум урожая больше собирать. На самом деле потенциал еще больше, потому что нам надо десятки миллионов гектаров вводить обратно в оборот, повышать урожайность. Я думаю, задел тут не 30%. По таким условиям можно в два раза больше производить продовольствия в России.

— А насколько наша техника конкурентоспособна по техническому уровню в сравнении с западной?

— Я бы по десятибалльной шкале восьмерочку нашей сельхозтехнике поставил. Если вы спросите, в чем мы отстаем, я скажу: во всём по чуть-чуть. Не так испытали, не так покрасили, не такой выхлоп, электроника менее утонченная. Но Запад более продвинутый, он не терял время на 90-е годы, на все эти пертурбации. Просто каждый день без перерывов улучшали свою технику, а мы делаем это с перерывами. Но разрыв не фатальный, и я вижу, что наши люди более активно готовы мозгами шевелить и более гибко работать. Это отставание можно наверстать и превзойти. <…> Нам не санкции мешают развиваться. Нам мешает одна вещь: это отсутствие правильной экономической политики.

— Вы назвали наступивший год «периодом выживания». Почему вы так сказали? С чем это связано?

— У аграриев две, я бы сказал, ключевые проблемы: государство не старается расширять им рынок сбыта, а сужает его экспортными пошлинами. Сбивает цену, сужает рынок, из кошельков изымают сотни миллиардов рублей у крестьян. Вторая вещь — это запредельная ключевая ставка, которая так же лезет в карман и не позволяет инвестировать. Дальше — дороговизна топлива.

Объективных условий для того, чтобы наши крестьяне бедствовали, вообще нет. Население мира растет, продовольствия нужно всё больше. И продовольствие на мировом рынке — и зерна, и мяса, и всего, что у нас растет и производится — закупают в огромных количествах. Но не у нас, а у американских фермеров, у бразильских, аргентинских, французских. Они поставляют на международные рынки. А мы тут не стремимся за эти международные рынки бороться, а наоборот чиним препятствия этими пошлинами, трудностями при экспорте.

Источник: 161.ру